ЮРИЙ КО Марфутка

М А Р Ф У Т К А

Вокзал узловой станции, несмотря на внушительные размеры и некоторые архитектурные излишества, выглядел достаточно провинциально, можно сказать даже убого. Его залы ожидания хранили все возможные и невозможные запахи. При первом соприкосновении с этим "букетом" хотелось заткнуть нос и бежать подальше. Но, по мере привыкания, острота запахов терялась, хотя наиболее чувствительные носы все еще могли выделить среди спертого воздуха запахи от прокуренных и пропитых мужиков, месяцами нестиранных носков и заплесневевших половых тряпок. Впрочем, эти обстоятельства досаждали не всем. Седой мужчина среднего роста, возраст которого определить было невозможно из-за хронического переутомления, присутствующего на лице и в осанке, вошел в здание вокзала и, почувствовав какое-то тепло, облегченно вздохнул. День сегодня выдался на редкость серым и промозглым. На мужчине был совсем рваный плащ, когда-то серого цвета, о чем можно было судить по отдельным пятнам на нем. Видавшие виды ботинки уже "просили кушать", а подобие фетровой шляпы держалось на голове только благодаря бечевке, продетой сквозь ее поля, обвисшие кругом. Через плечо у него была переброшена связка из двух затасканных сумок, в которых и хранился весь его скарб. У ног крутилась, не отставая ни на шаг, маленькая лохматая черная собачонка, прихрамывающая на заднюю лапу. Мужчина находил здесь ночлег уже не один месяц и был знаком не только служащим вокзала и отряду милиции, но и многим постоянным пассажирам пригородных поездов. Это был бомж по прозвищу Марфутка. Хотя никто не смог бы ответить, отчего именно Марфутка. Марфутка и всё тут. Тот и не возражал. Его собачонка также откликалась на это имя. Можно сказать, что они были тезки. Как его звали на самом деле, Марфутка уже и думать забыл, хотя бродягой судьба его определила чуть более года назад.

Марфутка направился прямо в зал ожидания и, найдя свободное место среди тесно расставленных скамеек, стянул поклажу на пол и тяжело опустился на пластмассовое сидение. На этот раз ему досталось место у батареи отопления, и он посчитал это удачей. Откинув руку назад, он нащупал трубу и нашел ее теплее своей озябшей руки. Сидевшие рядом пассажирки, недовольно морща нос, вскочили и удалились. Марфутка пробормотал им вслед извинения за причиненное беспокойство, после чего извлек из сумки потертый пластиковый пакет и приготовился отобедать и отужинать в один присест. В пакете был кусок заплесневевшего хлеба, скрюченный соленый огурец и бутылка с остатками подсолнечного масла на дне. Марфутка перевернул бутылку над хлебом и долго держал ее, пока масло стекало на хлеб, затем откусил кусок черствого хлеба и начал жевал его своими больными зубами. Чувствуя, что тот твердоват для его зубов, он достал из сумки вторую бутылку с водой и стал запивать хлеб, одновременно размягчая его во рту. Периодически он отламывал хлеб по кусочку и бросал его собаке, та глотала на лету, не разжевывая. Огурец он съел на закуску. После чего сложил пакет и бутылку обратно в сумку, а из другой достал драный пиджак и укутал им свои ноги. Порывшись за пазухой, Марфутка вытащил из внутреннего кармана очки и надел их. Очки имели вместо дужек веревочки, которые он и закинул за уши. Одно стекло было надтреснуто. Но это были единственные очки у Марфутки, и он берег их, действительно, как зеницу ока. Добытую на мусорнике газету он вынул из кармана плаща, расправил ее и приступил к чтению. Газета была прошлогодней, но это мало беспокоило нашего героя. Читал он не столько для новостей, сколько для общения с миром. Правда, через газету мир представал перед ним как умственно отсталый ребенок, склонный ко всякому роду вредных привычек. Это и огорчало Марфутку более всего. Прочитав газетку до конца, он достал из сумки блокнот и записал в него огрызком карандаша некоторые мысли, посетившие его сегодня. Среди них была и такая: "Зачем в мире столько жестокости? Чтобы отравить души людей хватило бы много раз меньше". После чего он отошел ко сну, понимая, что день для него исчерпан. Спал он, поджав ноги под себя и засунув нос под ворот плаща, так было теплее. Собачонка расположилась здесь же, скрутившись на его сумках калачиком.

Подняли Марфутку с места ранним утром вокзальные уборщицы, занятые мытьем полов и гонявшие пассажиров с места на место. Марфутка с трудом поднялся с насиженного места, расправляя затекшие ноги, забросил на плечо сумки и, прихрамывая, поплелся на улицу. За ночь северный ветер разогнал тучи и принес легкий морозец, лужи успели уже покрыться ледком, а тротуары подсохнуть. Вдохнув морозный воздух и съежившись, Марфутка пересек привокзальную площадь и направился в глубь микрорайона, где располагалось, как он иногда повторял, место его последней работы. Шутя, он называл себя контролером вторсырья. Контейнеры с мусором располагались за вторым рядом пятиэтажек, прямо у котельной микрорайона. Марфутка внимательно осмотрел содержимое контейнеров и, убедившись, что за ночь они не пополнились ни чем сколько-нибудь существенным для него, забился под навес, сооруженный им здесь же в узкой щели между стеной котельной и гаражом. С большим трудом, разведя костер из припасенных со вчерашнего дня щепок, он стал отогревать над ним свои озябшие руки. Минут через пятнадцать все запасы выгорели, но Марфутке показалось, что он всё-таки немного согрелся. Усевшись на переставшие уже тлеть и остывающие угли, он попытался добыть последнее тепло от угасшего костра. Но земля была холодна и быстро впитала в себя остатки тепла, так что Марфутке почти ничего и не досталось в этом неравном соревновании. Пересев на лежащие здесь же сумки, он успокоился и обратил свой взор на мусорные контейнеры, пытаясь не пропустить тот момент, когда очередной посетитель будет выбрасывать что-либо стоящее. Наибольшей ценностью, которую удавалось ему здесь добыть, была стеклянная тара. Большей частью это были бутылки из-под вина и водки, иногда банки. Марфутка старательно отмывал их и отправлялся на пункт приема стеклотары, где получал за них мелочь. Нельзя сказать, что доход был сколько-нибудь существенным, но давал ему возможность иногда приобретать хлеб в киоске у вокзала. Однако, ковыряясь с костерком, он и не заметил, как здесь появились новые "старатели". В одном из контейнеров, перегнувшись через край так, что ноги оказались на весу, копалась женщина. Рядом с ней стояла девочка лет десяти, одетая достаточно опрятно. Заметив взгляд Марфутки, она несколько смутилась. Было видно, что ребенок стеснялся происходящего с ней. Наконец, женщина выпрямилась, держа в руках два подпорченных яблока и обглоданный остов курицы.

- Леночка, детка, дай маме сумку, - обратилась она к девочке, поправляя поднятыми кверху руками сбившийся на голове платок. - Эти яблочки мы вымоем, почистим и их можно еще съесть. А Тузику достанется сегодня куриная косточка. Вот радости будет.

Здесь к контейнерам подошел пожилой мужчина с мусорным ведром. Девочка смутилась еще больше, взяла маму за руку и потянула в сторону.

- Доченька, стыдно должно быть не нам, а тем, кто нашего папу отправил на смерть. Тем, кто полгода не может выплатить нам пособие и оформить пенсию, ссылаясь на путаницу в документах. Тем, кто низвел культуру до помойки, оставив твою маму с высшим библиотечным образованием без работы, - дрожащим голосом сквозь слезы проговорила женщина.

- Не плачь, мамочка, не плачь, - повторяла девочка и уводила ее всё дальше и дальше от контейнеров. Через пару минут они скрылись из виду.

Невольно наблюдая за происходящей сценой, Марфутка заплакал и сам, больше от сознания своего бессилия. Расстроился до того, что и забыл о своей "работе". Сколько он так просидел, отрешенный от окружающего мира и погруженный в свои невеселые мысли, Марфутка не знал. Возвратил его к реальности лай его собачки да толчки в плечо.

- Слышь, ты, сомнамбула. Ты что, глухой? - обращался к нему, согнувшись, бомж с посиневшим от перепоя лицом. Рядом стояли еще два таких же экземпляра. Компания была слегка навеселе.

- Это место мы забили, оно наше. А ты сваливай отсюда, пока ребра не посчитали, - напирали цеховики, выдавливая Марфутку с насиженного места и не испытывая при этом ни малейшего сочувствия к брату по "классу". Видно лозунг о единении всех "пролетариев" был забыт массами уже безвозвратно. Марфутка и противоречить не стал. Он поднялся с места, распрямляя окоченевшие ноги, и побрел в поисках "свободной территории", прихватив свой нехитрый скарб. Его собачка бежала за ним, периодически останавливаясь и полаивая на обидчиков. К вечеру небо опять заволокли тучи, и заморосил мелкий холодный дождь. К этому времени Марфутка успел обойти немало мест дислокации мусорных контейнеров, но все они оказывались уже "обжитыми" другими собратьями по несчастью. Встречали его по-разному: где агрессивно, где равнодушно, но везде с твердым намерением не допустить на "оккупированную" территорию. Обессилев и чувствуя, что начинает промокать насквозь, Марфутка повернул к вокзалу. Но, поскольку он сегодня был совсем без добычи, остановился у хлебного киоска, намереваясь купить четвертушку серого хлеба. Рядом располагался и киоск, где жарили чебуреки. Под его освещенным окошком Марфутка заметил двух беспризорников. Им было лет по восемь-девять, не больше. Они жались к киоску, давясь слюной и жадно вдыхая запахи, вырывавшиеся периодически из открытого окошка вместе с клубами дыма от жарки. Марфутка не выдержал, подошел к мальчикам, внимательно посмотрел на худые бледные лица и достал из-за пазухи мешочек со всеми своими сбережениями, накопленными для ежемесячной бани, которую он соблюдал, как ритуал. Всех его денег хватило как раз на два чебурека, и еще оставался пятак, который он, подумав, вручил пацанам вместе с чебуреками. Осознав, что остался сегодня без пропитания, Марфутка развернулся от киоска и побрел к зданию вокзала. Да и есть уже как-то не хотелось, накопившаяся усталость стала уступать место легкой тошноте и ознобу, у Марфутки начинался жар. Кое-как он всё же добрался до места своего ночлега и повалился на первое, попавшееся ему свободное место в зале ожидания. Силы оставляли его, жар усиливался. Уборщица Муся, возившаяся невдалеке с урнами, заметила совсем неприкаянную позу Марфутки и подошла к нему. Присмотревшись, она проронила: "Батюшки, да у тебя лихорадка". Через пять минут она принесла старую телогрейку, помогла ему надеть ее взамен мокрого плаща и заставила проглотить какие-то таблетки.

-Тебя бы надо в больницу определить, - приговаривала она, возясь с ним.

-Помилуй, Маруся, кому я нужен в больнице, - отвечал Марфутка, стуча зубами от озноба, охватившего его.

- Утром фельдшера из медпункта приведу, - настаивала Муся. На это он только улыбнулся и противоречить не стал.

До рассвета Марфутка не дотянул всего какой-то час. Его сердце остановилось раньше, чем окончательно отказали обе воспалившиеся почки. Фельдшер, пришедший утром с уборщицей Мусей, нашел Марфутку уже остывшим.

Его хромая собачонка путалась под ногами санитаров, выносивших носилки с телом к стоявшему на площади фургончику. Она жалобно поскуливала и совершенно не огрызалась, когда ее пинали ногами. Пока носилки с телом задвигали в открытый зев фургона, она металась вокруг, не находя для себя никакой возможности проникнуть внутрь автомобиля. Затем заднюю дверь фургона захлопнули с лязгом и автомобиль, изрыгнув клубы черного дыма, сорвался с места и исчез в толпе снующих по улице машин. Марфутка еще некоторое время постояла с опущенной головой и прижатым хвостом, затем легла на мокрый асфальт площади и опустила голову на передние лапы. С неба повалил снег. Крупные лохматые снежинки падали на землю, на спину и голову Марфутки. Через некоторое время из-под белого снежного покрывала чернели только глаза да нос Марфутки. Через час уже и их рассмотреть было невозможно.

На главную