ЮРИЙ КО МАШКИНО СЧАСТЬЕ

МАШКИНО СЧАСТЬЕ

Что есть счастье? Мираж, минуты удовлетворенного отдохновения, экстаз от достижения давно желанного? Кто даст нам ответ на этот сакраментальный вопрос? И отчего мы, несмотря на все неурядицы и удары судьбы, продолжаем ждать его на грустных полустанках нашего жизненного пути, исполненного горестей? Никто не даст нам ответ на эти вопросы! И мы продолжаем ждать, пусть украдкой, пусть подсознательно, но ждать. И только Машка счастья не ждала. Не ждала, не гадала...

Умственно отсталой Машенька была от рождения, и жизненные обстоятельства уже ничего изменить здесь не могли. Мама, пока была жива, все свои силы отдавала на то, чтобы дочь не чувствовала себя особо ущербной, и пыталась, как могла, поправить ошибку природы. Им удалось за долгие годы совместного одиночества научиться кое-как читать, писать, да считать, вычитая и складывая в столбик. Все остальные усилия дать Машеньке хотя бы неполное среднее образование разбивались о приговор судьбы, как морские волны о скалистый берег. Природа была абсолютно равнодушна к страданиям и мукам людей. Впрочем, люди отвечали ей тем же.

Когда мама умерла, Маша осталась одна в их маленькой однокомнатной квартирке. Так уж случилось, что друзей и товарищей она не знала, а родственников не было. Соседи звали ее в глаза Машкой, а за глаза - Дурочкой. Это повелось, бог знает, с каких пор. “Дурочка”, - кричали ей подростки во дворе и норовили скорчить рожу или бросить в нее огрызком недоеденного. Маша не обижалась на них. А к младенцам любила подходить и долго смотреть, нежно, с любовью. Родители, большей частью гнали ее, но некоторые, замечая этот взгляд, недоумевали. И самое удивительное, что дети тянули к Маше свои руки и лица их расплывались в улыбке. Незаметно для родителей Маша то ручонки малыша коснется, а то изловчиться и погладит его. Но большей частью родители ее сторонились - не дай бог сглазит. А Маша замечала только улыбки младенцев и была долго счастлива после таких минут общения.

Она приходила домой с улыбкой и, напевая что-то себе под нос, принималась за домашние дела: убраться, пошить или состряпать она могла лучше многих университетских выпускниц. Переделав домашние дела, утомившись, она садилась в кресло в уголке комнаты и вспоминала маму. Глаза ее затягивались грустной поволокой, из них начинали течь слезы, и Машенька до ночи плакала.

Утром с красными и припухшими от слез глазами она поднималась с постели и шла умываться. Глядя на себя при этом в зеркало, она не находила там ничего привлекательного: большие серые глаза, чуть курносый маленький нос, да слегка торчащие под копной волос уши. Умывшись и причесавшись, она завтракала и шла на рынок. Там она, как повелось еще с маминых времен, брала для себя привычные продукты и возвращалась домой. Возвратившись, она скрупулезно подсчитывала траты, стараясь не выходить из рамок суточного бюджета. Она жила только на пенсию. Когда была жива мама, Маша работала какое-то время почтальоном. Но, как только мама умерла, ее уволили, сославшись на то, что она что-то там напутала с почтой. Постоять за себя Маша не могла, характера она была удивительно кроткого. Никогда не скажет грубого слова. Ее обругают, обидят, а она вежливо, и порой даже ласково, обращается со своими обидчиками. Бывало, займут у нее денег и не отдают, а то и просто отнимут. А она только грустно улыбнется и промолчит. “Дурочка, одним словом” - твердили окружающие.

Однажды, в один из теплых летних вечеров к ней зашел сосед Васька, раза в два старше ее. Он ходил по комнате, задавал мало значащие вопросы, будто бы не решался на что-то. Неожиданно он подошел к ней вплотную, задрал подол юбки и резко повалил на кровать. Она пыталась что-то сказать, даже крикнуть, но его жадные губы плотно закрыли ей рот поцелуем. В следующее мгновение она застонала от боли, а он продолжал пыхтеть и толкать ее в пах. Завершив свое дело, он выскочил из квартиры, как нашкодивший кот, хлопнув дверью. А Маша поднялась с кровати, долго горестно и недоуменно смотрела на окровавленную простынку, а затем сдернула ее и, скомкав, отнесла в ванную и принялась отстирывать.

Через несколько дней после происшедшего сосед опять зазвонил к ней в дверь, но Маша ему не открыла. Он пытался ловить ее на улице, но она шарахалась от него, как от прокаженного. Постепенно всё как-то сгладилось и забылось. Но месяца через два Маша стала ощущать, что с ней происходит что-то необычное. Вначале она прислушивалась настороженно, как зверь, к тому, что происходит в ней. Но по истечении еще месяца поток ее ощущений уже был на подъеме, она будто приготовилась к чему-то, будто ждала того неотвратимого, что должно с ней произойти, и ждала нетерпеливо. На пятом месяце беременности живот заметили и соседи. “И кого это дурочка смогла охмурить?” - задавали они друг другу вопрос со смехом. Смех смехом, но, когда пришло время рожать, сердобольные соседки постарались и доставили Машку в роддом, где она через два часа родила здоровенького мальчика.

Возвращалась она с младенцем на руках вся цветущая, с улыбкой на лице. “Смотри, Машка цветет, будто не мать-одиночка, а венчанная с принцем роза”, - смеялись соседи. Она видела их смех, и смеялась сама от счастья. Много ли надо было ей для счастья? Ребеночек улыбнется и, пуская пузыри, произнесет “агу”, а она и радуется, будто это невиданное событие. Когда он, оторвавшись от груди, глядя ей в глаза, первый раз сказал “мА-мА”, она готова была взлететь с ним на небо. Казалось, не было счастливей человека в мире. Но счастье это сломалось как-то разом, без предупреждения.

Когда ребенку шел десятый месяц, у Маши закончилось молоко, а через две недели сынок тяжело заболел. Маша металась, как сумасшедшая. Соседи увидели ее состояние и вызвали скорую. Скорая увезла ее с ребенком в больницу. Поскольку деньги у Маши кончились очень быстро, то ребенка кое-как подлечили и выписали. Домой она, будто предчувствуя что-то неладное, возвращалась настороженно, вся в тревоге. Да, предчувствия матери порой могут дать фору любому научному знанию. На следующий день к вечеру у малыша температура подскочила под сорок, и он стал биться в конвульсиях. Машенька вызвала скорую, а сама трепетала, как раненная птица. Прибывшая скорая констатировала смерть ребенка. А Машенька выхватила мертвого сына на руки, прижала его к груди и не хотела отдавать врачам. Но те и не настаивали. Они ткнули ей в руки какую-то выписанную здесь же бумагу, сказали, что для дальнейшего оформления необходимо вызвать милицию, и удалились.

Маша же выглядела невменяемой, и сутки просидела с мертвым ребенком на руках практически без движений, уставившись в одну точку. И взгляд этот был отрешенный, безжизненный. Когда пришли, наконец, соседи и попытались взять у нее из рук трупик ребенка, она, вдруг, взвыла, рыдая, и в судорогах повалилась на пол.

Ребенка как-то похоронили. Маша легла на бедный холмик сверху и не двигалась. Ее подняли и попытались увезти домой. Но она вырвалась из рук соседей и убежала. Ночью она бродила по кладбищу в поисках могилки. И на следующий день бродила, и улыбалась сыночку, а он тянул к ней свои ручонки. И она шла, шла к нему и никак не могла дотянуться до его маленьких, пухлых рук. Так бродила она по кладбищу еще несколько дней и ночей, а потом исчезла, будто испарилась без остатка, будто сам Господь распорядился ее судьбою, не в силах больше наблюдать за Машкиным счастьем.

На главную