Сын человеческий
|
Осужденный на смерть Иешуа ожидал казни на заднем дворе претории, куда приволокла его стража и бросила на землю под стену хозяйственной пристройки дворца. А перед этим он был подвергнут еще и бичеванию. Неужели им мало того, что ему предстоит сегодня. Перед глазами всплыло лицо прокуратора: надменное, с легкой гримасой брезгливости. Затем его заслонило лицо первосвященника: равнодушно-негодующее и циничное. В ушах Иешуа все еще стоял крик толпы: "Варавву, Варавву." Очень хотелось пить, с пасхальной вечери у него во рту не было ни капли воды. Обратился к стражнику, сидевшему недалеко от него в тени дерева, и попросил немного воды. Тот ничего ему не ответил. Оглянувшись по сторонам, Иешуа увидел в двух шагах от себя выдолбленную из камня ванночку, в которой держали воду для птиц. Не поднимаясь с земли, он подполз к ванночке и стал жадно пить. Стражник смотрел на него молча. Утолив жажду, Иешуа вернулся на свое место. Болели раны на его теле, а душа тосковала. Как же одинок он на этой Земле! И не окажется ли все напрасным? Вспомнился старик в храме, который, выслушав его, наставлял с доброй улыбкой: "Послушай меня, равви. Выкинь ты из головы эти мечты о царствии Добра и Любви, о потустороннем благоденствии, о воскрешении, наконец. Поверь мне, старику. Вслед за жизнью наступает только смерть, тьма, ничто". Но такие мысли Иешуа гнал от себя прочь, оставляя надежду живой. И он отогнал свои невеселые думы и стал вспоминать город Назарет, в котором прошла его жизнь. Вспоминал, каким бывает Назарет в такой же вот весенний месяц нисан. Яркое солнце освещает белые домики, разбросанные по горному склону и обрамленные виноградниками. Чистый горный воздух, напоенный ароматами цветения, оглашен веселым щебетом птиц. По каменистой улочке от родника идет мама с кувшином на плече. На ее лице царят большие карие глаза, обрамленные густыми ресницами. Волнистые каштановые волосы ниспадают на плечи и блестят в утренних лучах солнца. Войдя в дворик, расположенный за невысоким забором из дикого камня, она оставляет кувшин с водой на скамейке у входных дверей и скрывается в доме. Вот мама, наклонившись к нему, пятилетнему мальчику, спящему в своей кроватке, гладит его по головке и ласково говорит: - Иешуа, Ешу, сыночек, пора вставать. Петушок давно пропел, и солнышко уже вернулось на землю. Он открывает еще сонные глаза, потягивается и садится в кроватке. Посмотрев Мариам в глаза, он спрашивает: - Мамочка, сегодня суббота и мы пойдем к равви? - Да, радость моя, поднимайся. Мариам открывает стоящий в углу комнаты сундук и извлекает оттуда чистую праздничную одежду: для себя и сына. Вот они с мамой выходят на освещенную солнцем улицу, где к молитвенному дому тянутся уже другие жители Назарета. Люди улыбаются им и приветливо здороваются. Молитвенный дом встречает их полумраком и запахом елея. Когда приходит время молитве, Мариам опять просит о своем единственном сыне. Слова молитвы она произносит очень тихо, шепотом. Возвращаются из молитвенного дома в полдень. Вот они проходят мимо соседского дома. Мама и вслед за ней Иешуа здороваются с теткой Рахиль. В ответ слышится, как шипение змеи: "Шлендра". Мариам вспыхивает и краснеет. - Мама, а что такое шлендра? - спрашивает у нее Ешу. - Сынок, не стоит тебе повторять. Это плохое слово. Иешуа вырывает свою руку из материнской, подбегает к тетке Рахиль и выкрикивает: - Ты говоришь плохие слова, и Яхве тебя накажет. - Щенок, - взвивается Рахиль: - Мало того, что ее коза портит мой виноградник, так ее сосунок еще будет мне указывать. Подходит Мариам, берет Иешуа за руку и ведет его к дому, проронив тихо только одну фразу: "Постеснялась бы, тетушка Рахиль, сегодня как-никак суббота". Войдя во двор, она дрожащим голосом сквозь слезы говорит сыну: - Мальчик мой, тебе не стоило этого делать. - Мамочка, отчего тетя Рахиль такая злая? Отчего она так говорит? - Может быть, она и не была бы такой, если бы Господь дал ей детей. Она страдает, сынок, и в страдании своем делает больно другим. - Разве равви не сказал сегодня "Возлюби ближнего своего". Она же ближе всех к нам живет. Почему она не слушает равви? Мариам улыбается, обида отходит от сердца, и глаза снова искрятся теплом. Иешуа так тепло и покойно под светом этих любящих его глаз. Мальчик прижимается к ногам мамы и улыбается. Стражник смотрит на улыбающееся лицо приговоренного к смерти и думает: "Не зря его многие считают недоумком". А Иешуа незаметно для себя засыпает под воркованье голубей, токующих на крыше. И снится ему, что он лежит на земле, обратив свой взор в небесную синеву. По небу плывут белые облака, а высоко над самим Иешуа парит в небе жаворонок. Оттуда доносится его песня, изредка прерываемая дуновением ветерка. Он смотрит на облака, улавливая в их очертаниях знакомые ему предметы или существа, и представляет себе, как он едет верхом на лошади. И тут же ему снится, что он маленький и едет верхом на ослике по своей улице мимо родного дома, и мама машет ему платком и плачет, и что-то кричит сквозь слезы вслед. Но ее слова заглушает хохот. Это тетя Рахиль хохочет и тычет пальцем в него. Иешуа хочет слезть с ослика и вернуться к маме, но не может: руки и ноги не слушают его. И он начинает тоже плакать, а ослик увозит его все дальше и дальше от родного дома, от мамы. На этом, всхлипывая, Иешуа просыпается. Рядом стоят стражники и хохочут. За ним пришли в полдень. Приказывают встать на ноги, надевают на шею дощечку с надписью "Царь Иудейский" и взваливают на плечи деревянную поперечину для распятия. Иешуа шатается под тяжестью распятия, но стражник бьет его хлыстом, и процессия движется на улицу, где к ним присоединяются еще двое приговоренных. Это осужденные властью канаиты. Один из них, мужик с черной косматой бородой, все время вертит головой по сторонам, глаза его излучают негодование. Другой выглядит смирившимся со своей участью и идет, понурив голову. Иешуа не поспевает за процессией и все время спотыкается о камни мостовой. Наконец, он, выбившись из сил, падает под своей ношей на мостовую. Канаит с бородой зло смеется. Стража останавливает какого-то прохожего и приказывает тому нести груз Иешуа. Под палящим полуденным солнцем процессия медленно взбирается на гору. Вот и Голгофа. Перед тем, как приступить к делу, стража, оттирая пот со лба и проклиная сегодняшний день, присела отдохнуть. У осужденных появилась возможность осмотреть окружающие холмы и прилегающий город, увидеть синее небо с проплывающими облаками и осознать до конца весь трагизм своего положения. Наконец, подчиняясь команде центуриона, солдаты приступают к исполнению приговора. Вначале они раздевают осужденных, затем по очереди распинают. Иешуа кладут на крест последним. Двое других уже корчатся от боли, причиняемой гвоздями, которыми прибиты их руки и ноги. Солдат с гвоздями в руках подходит к Иешуа, но, рассмотрев раны на его теле, берется за веревки, лежащие рядом на земле. Грубые веревки впиваются в запястья. Пальцы на руках Иешуа сразу наливаются кровью и синеют. Когда его поднимают, он стонет. Теперь он висит на кресте между двумя другими собратьями по мукам. Косматый все так же вертит головой, только движения эти уже больше походят на круговые, а на лице застыла гримаса страдания. Когда их взгляды встречаются, Иешуа слышит брошенные ему со злостью слова: - Ну что, размазня, соверши свое чудо, спаси нас от смерти! Если бы не такие как ты слюнтяи, мы бы остались живы и уже давно избавились от власти кесаря. Иешуа ничего не отвечает ему и отворачивает голову в противоположную сторону. Там взгляд его встречается с взглядом второго осужденного. Пытаясь хоть как-то отвлечься от нарастающих мук, тот тоже заговаривает с Иешуа. - Вот ты хотел быть царем, а умираешь вместе с нами, как раб. Но за нас отомстят наши друзья. А тебя все оставили, и ты умираешь ни за что. - Я никогда не желал быть царем в твоем понимании этого. Я проповедовал людям Добро и Любовь, - ответил Иешуа. - Знаю, один раз я слышал тебя. Но ведь Зло утверждает себя насилием, и свергнуть его с престола можно только силой. - Неужели ты думаешь, что Зло обитает где-то в своей столице и с ним следует воевать как с иноземцами? Оно живет в душах людей. И пока люди этого не осознают, не возжелают очистить свои души, мало, что измениться в этом мире. - Может ты и прав, только трудно представить себе всех людей добрыми. - Поверь мне, человек - доброе создание. И его душу врачуют только Добро и Любовь. Собеседник Иешуа стонет от боли и разговор прекращается. Какое-то время он корчится и извивается на кресте, затем затихает. Состояние Иешуа не лучше, кроме болей его стала мучить тошнота, затем открывается сильнейшая рвота с кровью. Несмотря на жару, его бьет озноб. Окончательно обессилев, он теряет сознание. Спустя некоторое время начинаются видения. Ему чудятся люди в черном одеянии с крестами на шее. Они вздымают руки к небу и вопят: "Во имя спасителя нашего Иисуса Христа сожжем еретика!" Затем они хватают из толпы какого-то человека с умным и проницательным взглядом и кричат: "Вот он, еретик! Сжечь его!" И тащат его на помост. Тот не сопротивляется, а только повторяет: "Как же так, вы же обещали, вы же дали мне охранную грамоту". А когда его охватывает пламя, он восклицает: "Как же так, мы же люди, божьи создания!" Затем картина меняется, и Иешуа оказывается на темных ночных улицах мрачного неведомого ему города. По этим улицам шныряют кучки озлобленных людей, вооруженных ножами. Они врываются в спящие дома, режут там всех, кого находят, и кричат: "Смерть неверным!" Сердце Иешуа разрывается от боли, и ему кажется, что волны этой боли подхватывают его, как потоки воздуха, и поднимают все выше и выше над этим чужим городом, над этим жестоким миром. И вот он уже над облаками, и темнота уходит. И он видит, как в лучах солнца к нему выходит прямо по облаку босая женщина с младенцем на руках. Женщина эта не принадлежит его народу, она совсем другая, и Иешуа кажется, что она рождена на небесах. Он уже не замечает деталей всей картины, он видит только лицо этой женщины, лицо необыкновенной красоты, озаренное добротой и любовью. И она протягивает ему младенца и смотрит в глаза проникновенно и с надеждой. К Иешуа возвращается сознание и он видит, что под ним, на земле, его мать, Мариам. Он слышит сквозь прерывающиеся глухие рыдания ее голос: "Сынок мой единственный, радость и жизнь моя, прости меня, зачем же мне жить теперь". Иешуа с трудом разъединяет спекшиеся, растрескавшиеся губы и слышит хриплый, будто бы и не свой, голос: "Не плачьте, мама. Эту дорогу я избрал для себя сам". Его голову будто сжигают на углях. И вот острая, ни с чем несравнимая боль пронзает ему затылок, рассекая его на две части. В глазах сверкают молнии, и в их свету он видит рыжего детину с саперной лопаткой в руках. Тот вытирает тряпкой с лезвия лопатки кровь и бурчит под нос: "Христиане обойдутся и без жидов". Кто такие христиане и кто такие жиды, Иешуа не знает. В следующее мгновение молнии гаснут, и наступает тьма... |
© Придатко Юрий Петрович, 2009 (на все материалы сайта) |